С Александрой Григорьевной мы познакомились в осеннюю распутицу на окраине села Кокрять Старомайнского района. В уютном, построенном в духе классицизма еще в XIX веке храме Космы и Дамиана закончилась обедня, и мы со знакомой поспешили на остановку, надеясь поймать попутку до Ульяновска. К нам присоединились многие прихожане, и стало понятно, что в храм ходят не только жители Кокряти.
На шоссе показалась запряженная лошадью телега. Возница был сильно навеселе. Не доезжая до асфальтированной дороги, ведущей в центр села, свернул в непролазную грязь. «Подержи», – сказала одна из пожилых женщин и, передав сумку своей попутчице, пошла в добротной обуви по грязи. «Ты что с конем делаешь? Почему не запряг как следует?» Возница ответил многоэтажным набором ненормативной лексики. Но женщина и не думала отступать: «Тебя бы так запрячь да пустить галопом. А ну-ка делай как надо!» И стала показывать, как надо запрягать лошадь, не переставая между тем отпускать реплики в адрес кучера: в воскресное утро в церкви надо быть, а он уже пьяный, животное мучает. «Виноват, баушка, виноват… – у кучера запас слов неожиданно иссяк, видать почувствовал профессионала. – Василек больно норовистый». «Василек?» – женщина прижалась к лошадиной морде, стала ласково расчесывать пальцами гриву. «Норовистое» животное начало ластиться к ней. Возницу это убило окончательно: «Колдуешь?».
Уже в автобусе я познакомилась с храброй женщиной. Александра Григорьевна с подругами направлялась в село Красная речка в гости, это где-то километрах в десяти от Кокряти. Поговорить толком не удалось, но она дала мне свой телефон и пригласила в гости. Так много лет назад началась дружба с этой удивительной женщиной, участницей Великой Отечественной войны, искренне верующим православным человеком.
Семья Шурочки жила бедно, мать одна растила их с братом. В школу отдала только сына, решив, что тому знания важнее. А Шурочка стала первоклассницей только в 11 лет. Но училась так, что через два года нагнала сверстников. Не раз получала поощрения за отличную учебу: пальто, валенки, отрез на платье. После получения аттестата поступила учиться на повара. Ей было 19 лет, когда началась война, через два года она уже стала заведовать столовой, в которой кормили военнопленных. Правда, недолго – пришла повестка о направлении на две недели на казарменное положение в Куйбышев.
Из их района такие повестки получили почти двадцать девушек. Не две недели, а два с половиной месяца провели они там, осваивая курс азбуки Морзе. Учеба шла ускоренно, главная задача – на слух распознавать «морзянку», сначала буквы, потом слоги, затем слова. Темп все увеличивался и увеличивался. Мнемонические правила, используемые при заучивании уникальной азбуки, она запомнила на всю жизнь. Проблем у Шуры не было, вскоре уже не только воспринимала на слух знаки Морзе, но и сама быстро набирала буквы. По окончании курсов она и еще несколько человек получили направление на фронт радистами, остальных отправили домой.
Попала в 4-й гвардейский Кубанский казачий кавалерийский корпус. Тут-то и вспомнила, с какой гордостью демонстрировала «сокурсницам» свое умение обращаться с лошадьми и как внимательно наблюдали за этим инструкторы. Фронт тогда был в Бессарабии. Дали ей коня, назвала его Васильком, вспомнив небесно-синие цветы, которых за родным домом в поле было море! Румыния, Венгрия, Чехословакия – и ни одного километра пешком, только на лошади!
Однажды мы разговаривали с ней о фильмах про войну. «Балладу о солдате» очень люблю смотреть, – сказала Александра Григорьевна, – а современные терпеть не могу. Недавно с внучкой смотрели один такой, так я даже заплакала. Молоденькая снайперша убегает по лесу от немецкого снайпера. Длиннющие волосы на ветру красиво развеваются. Вранье! Не было таких кос – вши были!»
С шикарной длиннющей косой Шурочке пришлось расстаться еще по дороге на фронт. Отослав «девичью красу» домой, девушка ужаснулась, представив состояние матери, когда та увидит содержимое полученной от дочери посылки. На войне она особенно чувствовала свою вину перед мамой, которой доставляла столько неприятностей своими шалостями.
Агафья Федоровна была глубоко верующей женщиной, совершенно неграмотной. Когда хоронили отца, мать протянула трехлетней дочке иконку Спасителя, лежащую на груди мужа, и сказала: «Это теперь твой Отец». С раннего детства помнит Александра Григорьевна службы в сельской церкви, куда ходила с мамой или бабушкой. А когда церковь разрушали, старшие и не подумали таиться от детей, что спрятали в дровянике две иконы.
Мамочка, мамочка… Как же благодарна была ей Шура за то, что научила молиться: «Весело – молись и благодари Бога; грустно, страшно – молись и благодари Бога». Это материнское наставление Александра Григорьевна несет в сердце всю жизнь.
Однажды в зимнюю стужу потеряла она рукавицы. А для радиста руки ведь еще и главный инструмент для работы. Начала молиться и совсем по-детски всхлипнула: «Мамочка!» И сразу вспомнила, как училась в восьмилетке в соседнем селе (в родном только начальная школа была). Люди, сдавшие школьникам комнату, были хорошими, но хозяйка любила выпить. Однажды, когда зимним утром мать пришла навестить Шуру, хозяйка попросила заплатить и за следующий месяц. Мать согласилась и пошла в райцентр, там была ярмарка, варежки свои продала и деньги хозяйке отдала. Сложила Шурочка в уме километры, отмерянные матерью в тот день, – вышло двадцать! И это в лютый мороз. Шурочку эта «арифметика» ужаснула, рукавицы не понадобились, рукам стало жарко…
Провожая дочь, мать благословила ее крестиком. Шурочка накрепко прикрепляла его к гимнастерке. Однажды выдалось затишье, в речке удалось искупаться. Такое удовольствие редко выпадало. «Баня» – бочка с теплой водой на грузовике – раз в месяц, а то и реже. С тем, что в отряде женщина, совершенно не считались. Но и не обижали. Офицеров, правда, она побаивалась. Были с их стороны попытки познакомиться «поближе», но, услышав: «Не тронь – заботаю», увидев ярость в глазах девчонки, отстали. Все время она проводила возле коней.
Речка теплая, затишье – вроде войны нет. Какая же это радость – поплескаться в ласковой воде, а потом надеть свежевыстиранное, хотя и не совсем высохшее обмундирование! Команда «По коням!», она едет и благодарит Господа за такой подарок.
Состояние редкого блаженства нарушил Василек – вел себя крайне беспокойно, все время норовил повернуть назад. И уговаривала его, и стращала – ничего не помогало, постепенно оказалась в конце колонны. Мысли нехорошие появились: сколько уже Васильков ей довелось потерять на фронте, сколько горьких слез пролить о каждом боевом друге. Неужто конь чувствует беду? Когда рядом оказался кто-то из конармейцев, хотела пожаловаться. Не успела и рта открыть, как тот, показав себе на грудь, моментально ускакал вперед. И сразу вспомнила, как, отвязав крестик, когда стирала белье, положила его на ветку березы. Резко развернув коня, помчалась обратно. Найти крестик – то же, что найти иголку в стоге сена. Но приблизилась к берегу, и Василек прямиком направился к нужному дереву. Соскочив с коня, стала на колени и громко заплакала от радости. Целовала и целовала крестик, благодарила Господа, Пресвятую Богородицу, что не оставили ее без защиты.
Когда вернулась, еще издали увидела, что колонна стоит. Сразу после того, как она ускакала за крестиком, была передана команда «Радиста в голову!» – в начало колонны к командованию. Пропажа радиста – это ЧП. Допрос был, «штрафной» грозили, трибуналом… Девушка молчала. Знала: не поверят, что крохотный крестик может заставить пренебречь строгими военными правилами. Неизвестно, как долго бы продолжался нелегкий разговор, но начался обстрел, потребовалась работа радиста. Кроме Шурочки, другого не было…
«Когда наступило затишье, Василек подо мной опять разбушевался, пытался скинуть, – Александра Григорьевна заплакала. – Я ему сахарок дала, по шее стала поглаживать. Вдруг Василек резко встал передними ногами на колени, я и слетела с него. Через секунду он был убит… Конь меня спас. Вот она, сила обычного нательного крестика! Бессловесное животное Господа услышало…» О ее отлучке больше никто и не вспомнил. Всех своих Васильков Александра Григорьевна до сих пор помнит, какой у каждого был норов. Когда они погибали, она ведь рядом была. Ранения получала, но оставалась живой.
Многое было на войне, даже в тыл врага ходила – обнаруживать огневые точки противника. Однажды они с двумя солдатами еще и «языка» умудрились прихватить, за что Александра Григорьевна была награждена орденом Красной звезды. В благодарственных письмах, адресованных ей, гвардии ефрейтору, за подписью Сталина перечисляется много населенных пунктов: Новы Замки, Шураны, Врабле, Трнава, Братислава, Брно и еще десятки непривычных названий городов и рек…
«Помнишь, – сказала она мне однажды, – что на отсутствие крестика мне конник показал? Так я никак не могла тогда понять, кто это был? Мгновение всего видела, но заметила что-то необычное в нем, ненашенское. Потом, лет через десять, пошла в дровяник за поленьями. Иконы, принесенные из церкви, так там и висели, время занести в дом не пришло. Зайдешь за дровами, постоишь, помолишься – и вроде легче. На одной иконе святой Николай Угодник, а вторая совсем закопченная, непонятно, кто на ней. Мы боялись ее почистить, вдруг краски сотрем. Зашла я, значит, в дровяник и сразу к иконам. По привычке перекрестилась, молитву прочитала, поклонилась. А голову подняла и остолбенела – рядом с любимым моим Николаем Чудотворцем была икона с четким изображением. Георгий Победоносец! Мученица царица Александра неподалеку от него. И глаз у коня, на котором сидит святой великомученик, такой громадный и понимающий. Художник, скорее всего, был из доморощенных. Письмо простое, а такая любовь, такая вера шла от иконы! Добавь к этому, что родилась я 6 мая, зовут меня Александра… Иконы эти я потом в строящиеся церкви передала».
«Мне до сих пор не верится, что живой вернулась. Слава Богу за все!»
Любовь Грузинцева
