На 3-этажном здании по адресу ул. Гончарова, д. 30 за множеством аляповатых вывесок не сразу заметишь мемориальную доску, сообщающую, что здесь в 1840–1918 годах находилась Симбирская духовная семинария. В этой статье мы расскажем о первых непростых годах ее становления. В основу публикации легли воспоминания, статьи краеведов и, в первую очередь, очерк истории семинарии, составленный ее преподавателем в 1882–1916 гг. Павлом Петровичем Неболюбовым.
Как устроить семинарию?
Учрежденной 10 февраля 1832 года Симбирской епархии полагалось иметь свою духовную семинарию. Отмечалось, что в Симбирской губернии очень мало образованных священников, потому что «духовенство Симбирской губернии… затрудняется отдавать детей в Казанскую семинарию».
Перед первым правящим архиереем новой епархии архиепископом Анатолием (Максимовичем) стояла задача построения «зданий для помещения будущей Симбирской семинарии». В начале 1833 года был куплен участок земли близ Покровского монастыря, к весне разработан проект. Но, как отмечал краевед А.С. Сытин, «суммами, необходимыми для воплощения этих замыслов в жизнь, не располагал даже сам Синод, и дело о постройке в Симбирске новых зданий для главных епархиальных учреждений застопорилось на длительный период».
В конце 1830-х гг. вопрос стоял уже не о постройке, а о подыскании болееменее подходящего здания. Этим воспользовалась симбирская купеческая вдова Дарья Михайловна Косолапова. Через подкупленных чиновниковценовщиков она представила Симбирской консистории прекрасное заключение о своей ветхой усадьбе на Большой Саратовской улице (ныне — ул. Гончарова). Даже маститый седобородый старец владыка Анатолий поверил и сообщил в столицу: «Дом сей совершенно прочен, благоустроен и так приспособлен к училищным потребностям». После всех необходимых формальностей дом 23 февраля 1840 года был «принят в духовное ведомство».
Как писал Павел Петрович Неболюбов, «оказалось, что этот дом требовал капитального и дорогого ремонта» — почти на ту же сумму, в которую обошлась его покупка. Надо было срочно приводить здание в порядок, поскольку еще 18 ноября 1839 года было Высочайше утверждено предположение Синода «об открытии в начале 1840/41 учебного года в Симбирске Епархиальной семинарии». Помимо строительных, остро стояли кадровые вопросы. Не было даже полного семинарского правления — к началу учебного года в Симбирск прибыли лишь ректор и эконом. Но нарушать сроки никто бы не рискнул. П.П. Неболюбов писал: «Что успело сделать правление за это время — мы не знаем; но, так или иначе, «2го сентября 1840 года, в присутствии Его Высокопреосвященства Анатолия, архиепископа Симбирского и Сызранского, классы в Симбирской семинарии… открыты». Открытие отнюдь не совпало с началом занятий, поскольку «не было еще ни инспектора, ни преподавателей», нормальные занятия дефакто начались не ранее середины октября.
Итак, 2 сентября 1840 года семинария официально распахнула свои двери.
Радости и горести первых семинаристов
Здания семинарии неоднократно перестраивались и лишь к 1896 году были соединены в один большой корпус, приобретя свой нынешний облик. И на протяжении всего своего существования семинария испытывала затруднения от своего месторасположения. Протоиерей Елпидифор Успенский, учившийся в семинарии в 1850е годы, сетовал, что не возвели ее у Покровского монастыря, где изначально желал владыка Анатолий — «не страдала бы Семинария от духоты, пыли, постоянного шума и грохота… в самом центре Большой Саратовской улицы».
Почти под окнами семинарии находилась стоянка извозчиков, откуда доносились отнюдь не богоугодные фразы. Выше по улице располагались торговые ряды, также отвлекавшие от учебы.
Впрочем, не все было так плохо. Юный Елпидифор Успенский, приехавший в августе 1854 года после окончания Алатырского духовного училища поступать в семинарию, пришел в восторг: «После низенького училищного дома в 5 окон по улице… больших семинарских два дома… показались громадой! Всех комнат лучше для нас показался зал экзаменационный: в два света, с хорами с обеих сторон, на хорах и под ними огромные шкафы, битком набиты разными книгами…»
Мы не будем подробно рассказывать здесь обо всех сложностях первых учебных лет, когда учащиеся порой в буквальном смысле страдали от голода и холода. Тяготы бурсацкой жизни выдерживали не все. Ктото предпочитал снять квартиру в городе и добывать пропитание, давая уроки. А ктото бросал учебу.
И в том, что, несмотря на все лишения, из семинарии выходили достойные служители церкви, огромная заслуга педагогов. Воспоминания семинаристов 1840–50-х годов рисуют идиллические картины. Священник Александр Серебров вспоминал: «Отношения учащихся к начальникам и преподавателям были искренние — сыновние, общения между воспитанниками были дружескобратские; связей с городскими обывателями семинаристы, за бедностию, почти не имели, исключая тех, которые давали уроки детям зажиточных лиц. Часы досуга воспитанники семинарии употребляли на чтение книг, списывание образцовых сочинений… некоторые из воспитанников играли на скрипке, гитаре и гуслях… В летнее время воспитанники… ходили в подгородний лес или на городском лугу, за Александровским садом, играли в лапту».
Ему вторил священник Петр Богоявленский: «Тогдашние воспитанники вели себя прекрасно; легкомыслия, свободомыслия и срамомыслия не было; все были к начальству почтительны, между собою дружны. Стеснения мы не чувствовали… Вечером, после молитвы, уходили на Свиягу купаться, — уходили в отворенные двери, в виду начальства, и возвращались также свободно».
Авторитет священника, особенно на селе, где он зачастую был единственным образованным человеком, был в середине XIX века велик. Протоиерей Елпидифор Успенский вспоминал, как его «бабушка, неграмотная сельская дьячиха», внушала: «Учись, учись, попом будешь!» — выше награды, по ее представлению, и быть не могло».
«Достойный труженик» Капитон Иванович Невоструев
Среди наиболее ярких наставников первого десятилетия семинарии следует выделить Капитона Ивановича Невоструева (1816–1872), преподававшего в семинарии в 1840–1849 гг. Уроженец Елабуги, из священнической семьи, он был по окончании Московской духовной академии определен 17 сентября 1840 г. в Симбирскую семинарию.
Перечислим обязанности, которые сразу возложили на 25-летнего педагога: наставник Святого Писания, герменевтики, чтения греческих писателей, Нового Завета с толкованием, патристики, чтения отцов греческих и латинских, еврейского языка.
Бывший ученик К.И. Невоструева протоиерей Алексий Баратынский писал в 1873 году: «Несмотря на то, что прошло уже 32 года, в которые много утекло воды в Волге и Свияге, живо рисуется в моей памяти дебют Капитона Ивановича на профессорском поприще. Как теперь смотрю, как почтенный простак, ректор архимандрит Гавриил… в серенький, холодный осенний день привел в наш нетопленный класс небольшого, тщедушного и крайне застенчивого, можно сказать, юношу, который был одет в казенном синем сюртуке и, к удивлению нашему, сказал: «Вот этот будет вам, ребята, наставник». Юношанаставник только покраснел до ушей и не мог сказать ни слова… Новый наставник вынул из кармана и принялся разбирать какието тетради… оказалось… что он до такой степени близорук, что почти не мог разбирать, и зачитал робким, прерывающимся голосом — так невнятно, что мы ничего не могли расслушать, а на задних партах некоторые даже позволили себе, по глупости, засмеяться над его чтением и бесцеремонно шуметь. Юношанаставник ужасно сконфузился и поторопился кончить класс до звонка».
А.И. Баратынский вспоминал: «Малопомалу достойный труженик, всегда неречистый, повидимому, — без профессорских способностей… привлек к себе общее внимание учеников, и мы иногда с сожалением досадовали, что скоро кончится его класс.
Преподавание Капитона Ивановича было плодотворно: я до сих пор не забыл его объяснений… Должен сказать откровенно, что до сих пор остался при тех знаниях по Священному Писанию, какие были преподаны нам Невоструевым, — и эти знания не изгладятся из моей памяти».
Пришедший в семинарию в 1844 году Петр Богоявленский отзывался о Невоструеве восторженно: «К.И. Невоструев был образцовый наставник, беззаветно преданный своему предмету, любивший его до обожания и ревновавший по нем. У него манкировать лекцией было нельзя. Он не любил бросать слова на ветер, а требовал, чтобы слова его помнили и толкование его записывали… И надо было видеть, с каким чувством и благоговением он произносил глаголы Божии: сладость и умиление отражались в его глазах и ланитах! Но с другой стороны, какое огорчение и досада омрачали лицо его, если кто из учеников небрежно читал текст Писания, а тем паче, если искажал смысл его».
К своей преподавательской деятельности Капитон Иванович относился крайне серьезно. Когда в 1843 году ему предложили заменить болевшего учителя физикоматематических наук, К.И. Невоструев наотрез отказался — «по скудости приобретенных в семинарии познаний» по этим предметам.
Во время проведения ревизии семинарии в 1844 году епископ Симбирский Феодотий отмечал, у К.И. Невоструева в преподавании патристики — «особенно уважительный взгляд на отцов Церкви». А в чтении Священного Писания — что оно «сопровождается не глубокомысленными, но основательными, большею частию из самого Св. Писания извлекаемыми изъяснениями; со стороны учеников же, особенно высшего отделения, — желаемыми успехами».
В Симбирской семинарии, отчасти под влиянием любимого педагога по Московской духовной академии Александра Васильевича Горского, Капитон Иванович начал глубоко изучать документы по истории храмов и монастырей Поволжья. Епископ Феодотий всячески поощрял занятия молодого историка. «В бытность мою в Симбирской семинарии профессором, — писал Капитон Иванович, — в 1844–1849 гг., сперва по собственной воле, потом вследствие циркулярного указа Святейшего Синода (о составлении историкостатистического описания епархии) по поручению Симбирского Преосвященного занимался я собиранием материалов для истории монастырей, церквей и других сторон Симбирской епархии… Его Преосвященство изволил дать мне все способы к моим занятиям и доступ к архивам. Последние открыл он мне не только в духовном ведомстве… но и во всех почти светских местах губернского и уездных городов…» Стоит отметить, что архивные изыскания семинарского преподавателя находили сочувствие и поддержку как губернских властей, так и общества, в частности в лице братьев Языковых. Творческое наследие К.И. Невоструева до сих пор востребовано историками и краеведами.
А завет ученого и педагога следует помнить всем нам: «Не к тому мы должны стремиться, чтобы трудами других пользоваться для своего удовольствия, а к тому, чтобы своей жизнью облегчать труды других».
* * *
За полвека с лишним существования семинарии она переживала разные периоды. Но в целом семинарское преподавание имело достаточно высокий уровень. Архимандрит Фотий во время ревизии семинарии в 1848 г. задал на экзамене вопрос: «Что есть студент?» — и сам же на него ответил: «Это есть такой ученик, который учится не по какомулибо внешнему побуждению, а самоохотно, из любви к науке». На 1 января 1898 года в семинарии обучалось 328 человек. Новый, XX век положил конец спокойной и размеренной семинарской жизни.
Антон Шабалкин, архивист
