Сегодня день рождения великого русского писателя. И мы решили поговорить о том, какое место в жизни и творчестве писателя занимала вера.Находила ли она отражение в его знаменитых романах? Кто из родственников оказал влияние на становление личности писателя? На эти и другие вопросы отвечает литературный критик, автор книги «Гончаров и Православие. Духовный мир писателя» Владимир Иванович МЕЛЬНИК.
СИМБИРСК, СЕРАФИМ САРОВСКИЙ И СОН ОБЛОМОВА
Родной город Гончарова Симбирск многими нитями был духовно связан с преподобным Серафимом Саровским. Многие горожане, начиная с 1815 года, когда батюшка Серафим вышел из затвора, духовное окормлялись у него. Конечно, слышали о нем и в глубоко религиозной семье Гончаровых. Кроме того, в Симбирскую губернию, в Алатырский СвятоТроицкий мужской монастырь, предполагалось в 1796 году назначить настоятелем батюшку Серафима. И хотя он предложения не принял и остался в Сарове, все же сказал, что в Алатыре будет присутствовать духом (это и до настоящего времени помнят монахи Алатырского монастыря). Здесь же, в Симбирске, подвизался блаженный Андрей, симбирский чудотворец, о котором хорошо знал преподобный Серафим.
В «Сне Обломова» романист описывает родной город как место сна и покоя, место, в котором царит религиозный обряд, прикрывающий по сути полуязыческое отношение к жизни. Здесь на первый план выступают сон и еда: «Какие запасы были там варений, солений, печений! Какие меды, какие квасы варились, какие пироги пеклись в Обломовке!» Тут же празднословие, пересуды, равнодушное отношение к ближнему (всем селом пошли посмотреть на упавшего в бессилии больного человека, потрогали вилами и ушли!). Язычество, чудным образом уживавшееся с православной обрядовостью, конечно, должно было произвести на будущего писателя глубокое впечатление. И всетаки Симбирск в целом был в религиозном отношении городом небезблагодатным. Некоторое исключение составляла только городская дворянская элита.
ДЕТСКИЕ ГОДЫ ПИСАТЕЛЯ
Детство Гончарова прошло в семье со строгими православными традициями. Его отец Александр Иванович (1754–1819) был довольно зажиточным купцом, хлеботорговцем, владельцем свечного завода. Неоднократно избирался он симбирским городским головой. В 1803 году, овдовев, женился на купеческой же дочери Авдотье Матвеевне Шахториной (1785–1851). О своей матери Гончаров вспоминал как о «необыкновенно умной, прозорливой женщине», она была для детей нравственным авторитетом, перед которым они «склонялись с не нарушенным ни разу уважением, любовью и благодарностью». Семья получилась немаленькая: кроме Гончарова, было еще трое детей. Брат Николай (1808–1873) стал учителем гимназии, а в конце 1850 – начале 1860х годов – редактором газеты «Симбирские губернские ведомости». Были еще сестры Александра и Анна. Отец Гончарова, по некоторым сведениям, был старообрядцем и человеком, жившим в традициях христианского благочестия. Мать будущего писателя, религиозная Авдотья Матвеевна, немало сил положила на духовное воспитание детей. Известно, что дома она часто молилась и читала акафисты.
Что касается дома Гончаровых, то, к сожалению, мы ни о чем подобном не знаем. Жили они, как и многие, впрочем, в Симбирске, замкнуто, семейными заботами, планами о приличном образовании детей. Перед Гончаровым раскрывались широкие горизонты новой русской жизни и культуры, вполне светской. За Волгой, в селе Репьевка, в частном пансионе, воспитывал его три года (1820–1822) священник Федор Степанович Троицкий. Помимо немецкого и французского языков, маленький Гончаров изучал, между прочим, Закон Божий и Священную историю.
КРЕСТНЫЙ ОТЕЦ
После смерти Александра Ивановича воспитывал детей их крестный отец, отставной моряк, дворянин Николай Николаевич Трегубов. О нем нужно говорить особо, так как влияние Трегубова на душу писателя было неоднозначным. Трегубов был масоном и человеком атеистического склада. Лишь после 14 декабря 1825 года, когда правительство стало преследовать масонские ложи в России, все масоны в Симбирске «пошили себе мундиры; недавние атеисты являлись в торжественные дни на молебствия в собор…» Трегубов был своего рода противовесом религиозному влиянию матери и, судя по дальнейшей жизни писателя, противовесом мощным.
СЕМЕЙНЫЙ «ЛЕТОПИСЕЦ»
До нас почти чудом дошли некоторые семейные реликвии Гончаровых, много говорящие о духовном настрое семьи. Чего стоят свидетельства одного лишь семейного «Летописца»! Дед писателя по отцу Иван Иванович Гончаров в 1720х годах взял на себя своего рода духовный подвиг: несколько лет переписывал книгу «Страсти Христовы». В этом книжном памятнике подробно описывались последние дни жизни Иисуса Христа. Нет сомнения, что еще в детстве маленький Ваня Гончаров и слышал чтение этой дедовской книги, и держал в ее руках.
Однако вот что удивительно: никогда писатель Гончаров этой книги не вспоминал, как бы и не читал ее вовсе. А ведь кроме «Страстей Христовых» сколько там было всего интересного: ведь это была летопись семьи, куда несколько поколений грамотных Гончаровых вносили записи обо всех главнейших событиях своей жизни! Здесь было указано, когда родился, женился, наконец, умер и на каком кладбище похоронен человек гончаровского родуплемени! Иван Александрович положительно не мог не знать этой книги. И тем не менее факт: книга не оставила видимого следа в жизни писателя, хотя он и признавался, что лет с восьми читал взахлеб все, что попадалось под руку. В своих автобиографиях упоминает он и Державина, и Радклиф, и различные путешествия и многоемногое другое… А вот семейной своей главной книги не называет. Может быть, впрочем, по присущей ему скрытности и душевной целомудренности.
О РЕЛИГИОЗНОСТИ ГОНЧАРОВА
Вообще нужно сказать: религиозная жизнь Гончарова была неизвестна, пожалуй, никому из современников, кроме разве его духовника, сказавшего после смерти писателя несколько теплых и очень веских слов о его личности. Поэтому рассуждать о религиозности автора «Обломова» чрезвычайно затруднительно. Легко можно попасть впросак. Заметим пока одно. В произведениях Гончарова рядом с серьезной фигурой Обломова обнаруживается комичная физиономия Захара. Рядом с патетической, исполненной трагизма сценой – резко снижающий его простоватый, едва ли не пародийный эпизод. Гончаров намеренно прикрывается юмором, «балагурит», уходит от патетики. Это ввело в заблуждение многих, отказавших Гончарову в глубине творчества и мировоззрения. А ведь еще М.Ф. Суперанский в 1913 г. писал: «Что касается внутренней религиозности, то о ней мы знаем очень мало. В эту святая святых своей души он не пускал любопытных глаз. О религии с людьми, равнодушными к ней, он говорить не любил <…> или отделывался мало значащими фразами < …> он не был способен высказывать свои задушевные мысли в этой области, и если случайно проговаривался, то сейчас же старался сдержаться, тотчас же посмеяться над собой».
Несомненно, что в своей семье писатель получил серьезную религиозную закваску. Однако ясно и другое: первая половина жизни Гончарова складывалась так, что духовно, религиозно он скорее отрывался от родных своих, «дремучих», как ему, верно, казалось, корней, чем припадал к ним.
Всю жизнь Гончаров будет пытаться соединить веру в Христа с духом цивилизации и культуры. Горячность веры, столь свойственная предкам Гончаровых, уже не затронула его своим духом. Общение с равнодушным в религиозном отношении либеральным обществом, вроде круга «Вестника Европы», только мешало возвращению писателя в материнское лоно Церкви. И надо еще удивляться, что Гончаров все же сохранил здоровый православный инстинкт своих предков и, не афишируя своих религиозных взглядов, все же в одиночку шел обратно, к той «младенческой вере», о которой в письме к А.Ф. Кони от 30 июня 1886 года он заметил: «Я с умилением смотрю на тех сокрушенных духом и раздавленных жизнью старичков и старушек, которые, гнездясь по стенке в церквах или в своих каморках перед лампадкой, тихо и безропотно несут свое иго и видят в жизни и над жизнью высоко только крест и Евангелие, одному этому верят и на одно надеятся!
Отчего мы не такие. „Это глупые, блаженные”, – говорят мудрецымыслители. Нет, это люди, это те, которым открыто то, что скрыто от умных и разумных, тех есть царствие Божие, и они сынами Божиими нарекутся!»
Во всем этом сказалась закваска, полученная в семье, да и в самом провинциальном городе.
Всетаки и «Летописец», и упорный, горячий по духу дед Иван Иванович Гончаров сыграли свою роль в жизни автора «Обломова». И еще какую! Всетаки православная закваска не пропала даром, и вторая половина жизни Гончарова – это медленное, с отступлениями и трудностями, но все же возвращение к дедовской «младенческой», как называл ее сам писатель, вере. Сложен был этот обратный путь от «Богацивилизатора», Бога, почти протестантски трактуемого, к Богу деда Ивана.
СВЯТОЙ БЛАЖЕННЫЙ АНДРЕЙ ИЛЬИЧ
Глубоко религиозная мать Ивана Александровича, несомненно, как и все горожане, почитала святого человека. Более того, в музее И.А. Гончарова ныне хранится портрет святого блаженного Андрея Симбирского, написанный, очевидно, при его жизни и хранившийся в доме Гончаровых. В книге, посвященной блаженному Андрею, сказано, что этот портрет «находился над письменным столом писателясимбирянина И.А. Гончарова, упоминавшего блаженного в своих произведениях». Однако горькая правда состоит в том, что Иван Александрович никогда не испытывал тяги к так называемому народному Православию, с его юродивыми, прорицателями, аскетами (гораздо понятнее и ближе ему был христианский ученый мыслитель блаженный Августин, с трудами которого автор «Обрыва» был знаком), и естественным образом прошел мимо этого выдающегося, но безвестного в культурном мире подвижника. Как ни хороша идиллическая картина, но портрет блаженного Андрея никогда не висел над письменным столом «писателясимбирянина» Гончарова. Ни в одной автобиографии, ни в воспоминаниях «На родине» – нигде романист не говорит об этой живой легенде Симбирска. Лишь один раз в письме к сестре Анне Александровне Музалевской от 20 сентября 1861 года он напишет о своем племяннике Викторе Михайловиче Кирмалове: «По возвращении моем сюда застал я его бледна, изнуренна, крайне лохмата местами, под мышцами более, в изодранном одеянии и при том без калош по грязи ходяща, так что если бы он выучился мерно произносить: би, би, бо, бо, бо, – так мог бы с большим успехом поступить в должность симбирского Андреюшки, которую тот с таким успехом исправлял в течение 30 или 40 лет». Помнил Иван Александрович блаженного Андрея Ильича хорошо. Так хорошо, что и называет его так, как звали большинство горожан: «Андреюшка». И всетаки уже на склоне лет уничижительно упомянет он об известной всему городу привычке блаженного Андрея невнятно «бубнить». Больше ничего о блаженном Андрее, Симбирском чудотворце, писатель никогда не скажет. И это посвоему символично. Возрастая под покровом молитв блаженного, к сожалению, не заметил он его святости, а отметил лишь странности поведения. Пройдя мимо блаженного Андрея, прошел он и мимо преподобного Серафима. Правду сказать, не упоминает Гончаров и иных многочисленных русских святых. Хотя в его текстах можно найти упоминания о блаженном Августине.
ДУХОВНИК
Уже ко времени написания «Обрыва» оттенок протестантизма, тяготения к земному, буржуазному, по сути, обустройству жизни, заменяется в мировоззрении Гончарова истинным Православием. Это объясняется тем, что писатель осознал, насколько губительно сказался на исторических путях России разрыв между различными слоями общества и Церковью. Ведь речь в «Обрыве» идет не только о Православии как традиционной для России религии, но и о Церкви и ее защитительном покрове.
Ко времени написания последнего романа, не забудем, Гончаров уже ряд лет аккуратно посещает воскресные службы, исповедуется и причащается в храме святого великомученика и целителя Пантелеимона в Петербурге. В этом храме служит его духовный отец – протоиерей Гавриил Васильевич Крылов. После смерти отца Гавриила, с 1880 года, духовником Гончарова становится протоиерей того же храма Василий Перетерский. Последний оставил любопытное письмо на этот счет – биографу Гончарова М.Ф. Суперанскому: «Я служу в приходе Пантелеймоновской церкви с 1869 года, постоянно свыше 40 лет. В этом же приходе, Моховая ул., д. № 3… все в одной квартире свыше 30 лет жил и Иван Александрович Гончаров. Известие, что он был человек совершенно индифферентный к религии, не исполнял обрядов Церкви, не причащался et cet., думаю, кемто выдумано и совершенно не соответствует действительности. Я могу свидетельствовать, что он был человек верующий, хотя, может быть, по обычаю времени и по светским отношениям не всегда в жизни точно соблюдал обычаи и порядки Церкви Православной. В храм Божий в воскресные и праздничные дни ходил; ежегодно исполнял христианский долг исповеди и св. причащения в своем приходском храме, что особенно памятно нам потому, что он исповедался и причащался тогда, когда причастников в приходской церкви было уже очень немного, именно в Великую Субботу за поздней литургией, которая начинается только в 1м часу дня и по предположительности кончается уже в 3м часу дня, почему причастников на ней бывает уже мало, но всегда обязательно И.А. Гончаров. Духовником его сначала был действительно наш протоиерей Гавриил Васильевич Крылов, а по его кончине в январе 1880 года, с того года, постоянно ежегодно и по смерть Гончаров исповедался у меня и причащался в нашей церкви. Я его и напутствовал в последней предсмертной болезни; я тогда получил от него христиански смиренную просьбу, чтобы не хоронили его как литератора, на Волковском кладбище, а чтобы похоронили как простого христианина, скромно, просто, без всяких обычно устрояющихся учащеюся молодежью при погребении литераторов помпы, и намеренной пышности, и шума, в Невской Лавре… Я, наконец, служил по смерти, над его прахом панихиды, провожал в Лавру и обычным порядком после отпевания в Духовской церкви предал земле на Никольском лаврском кладбище. Много лет, как прихожанин, он был членом приходского Благотворительного общества.
Все вышесказанное за много лет личного знакомства и духовных отношений дает мне твердое основание свидетельствовать, что покойный Иван Александрович, по крайней мере за последние 20 лет, был и скончался истинно верующим сыном Церкви Православной». Интеллигентское отторжение Церкви и «грубых попов» Гончаров в конце жизни сознает как болезнь времени и личности. Романист прежде всего сам уже живет иной религиозной жизнью, более непосредственной, с некоторыми максималистскими запросами, присущими сугубо русскому Православию. Изменится и религиозная жизнь его героев в последнем романе. Весьма характерны для уяснения религиозных настроений писателя в конце жизни его записки под названием «Необыкновенная история». В них излагается сложная история отношений Гончарова с его «другомсоперником» в литературе И.С. Тургеневым. Духа злобы в «Необыкновенной истории» нет. Более того, подводя итоги своей литературной и человеческой судьбы, Гончаров ясно показывает, что он пришел к Евангельской правде: «Во всей этой жалкой истории – я читаю уроки Провидения и благословляю Его Правосудие, Премудрость и Благость!
Надо мною свершилось два Евангельских примера: я лениво и небрежно обращался со своим талантом, закапывал его, и он отнят у меня и передан другому… Потом я не простил ему первого своего долга, вспоминал о нем негодуя – и вот расплачиваюсь за свои долги. Я же теперь и после – от души прощаю и ему, и всем тем, кто так настойчиво, слепо и неразумно делал мне зло, и за то, что я заслуживаю зло, Бог да простит всех нас!».
В 1888 году в письме к А.Ф. Кони он признается: «У меня есть в душе сокровище, которого не отдам – и – уповаю – оно меня доведет до последнего предела!» Этим сокровищем была Православная вера, к которой писатель всей душой повернулся во второй половине своей жизни. Упование на Христа не обмануло писателя. Достаточно вспомнить несколько строк воспоминаний А.Ф. Кони: «Глубокая вера в иную жизнь сопровождала его до конца. Я посетил его за два дня до смерти, и при выражении мною надежды, что он еще поправится, он посмотрел на меня уцелевшим глазом, в котором еще мерцала и вспыхивала жизнь, и сказал твердым голосом: «Нет! Я умру! Сегодня ночью я видел Христа, и Он меня простил».
ГОНЧАРОВ И МОТОВИЛОВ
Будущий «Серафимов служка» и будущий писатель, автор «Обломова», были практически ровесниками, росли в одних местах (Симбирская губерния), но имели всетаки разную религиозную прививку. Ровесник и земляк романиста Николай Мотовилов воспитывался матерью, вдовой Марией Александровной. Сходная ситуация сложилась и в доме Гончаровых: престарелый отец писателя умер, когда Ванюше было всего семь лет. Но будущего «Серафимова служку» мать взяла с собою в паломническую поездку к преподобному в Саров. Это благотворно повлияло на всю его жизнь. Видимо, таких поездок было у вдовы Мотовиловой немало (ведь и умерла она во время паломнической поездки к киевским святыням).
Мотовилов сформировался в выдающуюся религиозную личность и даже прослыл среди современников человеком «буиим», иначе говоря, едва ли не сумасшедшим. В современном СимбирскеУльяновске его имя почти никому не известно, несмотря на то, что он долгое время прожил в Симбирске, состоял на государственной службе и претерпел страшные гонения от лиц, описанных Гончаровым в его замечательном очерке «На родине». Гончаров и Мотовилов имели общий круг знакомых, но совершенно поразному чувствовали себя в этом кругу.
Симбирск называют городом И.А. Гончарова и Н.М. Карамзина, А.Ф. Керенского. Но как тесно волею судьбы оказался связан этот город с именем преподобного Серафима Саровского – через его «служку» Николая Мотовилова и святого блаженного Андрея! Жаль, что об этом почти никто не помнит.